Фломастеры на обоях

2025-08-28

Так ли много вносит “сте” между понятиями этики и эстетики. Скорее наоборот, что-то выносит от туда. Возвышение к эстетике процессуально напоминает выращивание домашних растений. Загнивает, иссыхает и томительно долго возрастает. Как раз этим то и хорош мох, а точнее отсутствием этого. Возвышение рано или поздно приводит к краху рацио. Наступает встреча с тем, что нельзя ухватить в петлю понятий, формализовать и отстранить от себя самого. Прекрасным нельзя стать, можно только быть. Шаг к эстетическому — встреча с радикально иным (или Иным). Крах рацио здесь, кстати, весьма либеральный. Оно не отбрасывается, не презирается, не расшибается яростно об стенку. Просто оно перестает быть опорой. Тут вообще никакой опоры уже нет. Это либо зависание в невесомости, либо падение в бездну, хотя в данном случае это одно и то же. Табуретка рацио, косоногая и разболтанная, выплывает из под задницы и оказывается перед нами в ряду прочих вещей, становится частью пейзажа.

Сразу развеем очевидность того, что этика это какие-то моральные правила и законы. Этика это как раз их отсутствие. Этика начинается со свободы, там, где после каждого общеизвестного морального псевдодогмата ставится знак вопроса. «Нельзя есть детей» сменяется тревожным и навязчивым «Нельзя есть детей?» В этом осознании собственной потерянности происходит та же самая встреча с иным (или Иным), тот же крах рацио (но уже не такой либеральный), то же падение в бездну. Рацио свойственно присваивать себе акторство. Здесь же субъект не познает объект, а пассивно созерцает. Нечто вне меня прикасается, затрагивает, воздействует. Со мной нечто случается, что-то происходит. Не я куда-то пришёл, а я куда-то попал. Это опыт уязвимости, сопряженной с ужасом. Что если не ужас можно испытать произнеся «Нельзя есть детей?»

Возможно здесь и начинается нищета. В открытии неприсваемости прекрасного и законного. Ведь даже в чистом созерцании эстетического наш опыт не становится чист. Опыт созерцания всегда опосредован культурным кодом, языком, идеологией, воспитанием, насмотренностью и обусловлен тем, что мы не замерзаем, не голодаем. Эстетика дана нам лишь в тексте, а любой текст интертекстуален, несет в себе следы других значений, его смысл никогда не фиксирован окончательно.

В этическом решении реализуется положительная свобода. Свобода взять ту ответственность, что возлагается на нас хрупким Другим. Отказ от этой ответственности — отказ от свободы. Чтение текста, эстетический акт — это и этический акт тоже. На меня уже возложена ответственность за то герменевтическое пространство, которое открывается передо мной в тексте, и я должен быть верен его инаковости. Этическое в эстетическом. Эстетическое в этическом. Ценность в красоте. Возвышенное в нравственном. Оказалось, что моя встреча с этими понятиями длилась всю жизнь. Мне стало доступно непростое признание. Признание в эстетике. Я давно нащупывал его, давно к нему подходил. Все, что я делаю – для красоты. Всё, чем я себя окружаю – для красоты. Всё, к чему я прикладываю усилия – для красоты. Я писал резюме, но никому его не отправил, потому что писал его, чтобы сделать красивым, чтобы полюбоваться. Я сделал этот блог, чтобы просто полюбоваться им. Недавно я завёл на столе небольшой букет сухоцветов и … Ничто за последний, весьма насыщенный, год так не сдвинуло мое мироощущение, как этот букет сухоцветов. Он красив. У меня висит длинная полка, на которую уместились бы все мои книги, но я расставляю их по всему дому, потому что книги это красиво. Я программирую уже четыре года, но лишь ради того, чтобы полюбоваться, как из под курсора выплывают символы на тёмном фоне, полюбоваться кистями за клавиатурой раскрытого ноутбука, полюбоваться обоями на рабочем столе, виднеющимися через полупрозрачный терминал.

Я могу перечислять это очень долго. Начиная с первых моментов жизни, которые могу вспомнить. Это постоянное притворство. Для каждой из перечисленных вещей я назову множество доводов, весомых, рациональных, важных, но сделаю это лишь для прикрытия, чтобы окружающие не заметили правды. Некоторые дети рисуют фломастерами на обоях. Стоило бы дать им холст и краски вместо этого. Насколько помню, на стенах я не рисовал (рисовал на заборах). Но и холста с красками не получил, поэтому превратил всю свою жизнь в стены, которые разукрашиваю так, как мне нравится. Вандализм в масштабе жизни.

Признаться себе в этом ранее было сложно. Казалось, что такой мотив обесценивает какую-то содержательную часть. Казалось, что это выбор формы вместо сути. Оказалось, что суть и форма не слитны и не раздельны. Нам не дона суть вне формы. Форма без сути – пустотна. Нравственный скелет наполняется эстетическим содержанием. Прекрасное висит на ребрах этики. Оказалось, что ярко блестеть не достаточно, чтобы быть красивым, чтобы сказать: «это хорошо». Картины пишутся. Тексты рисуются. Эта та завершённость, которая позволяет наконец сказать «Нельзя есть детей.»